Фра:. Ураниэль Альдебаран
33º, 90º, 97º, 98° SIIEM, 99º Hon WAEO, K:.O:.A:.
Орден Древнего и Изначального Устава Мемфис-Мицраим
Священное Писание повествует, что во времена завоевания Ханаана израильтянами под водительством Иисуса Навина эту землю населяли несколько племен исполинского роста и необычайной силы. Среди них особенно выделялись три группы — Анаким (Енакимы), Рефаимы и Гибборим. Каждая из них обладала своими отличительными чертами, но всех их объединяли качества, превосходящие обычные человеческие мерки.
Анаким, потомки легендарного Енака, обитали преимущественно в горных районах Хеврона, Давира и Анава. Библия называет их «сынами Енаковыми из числа исполинов» (Чис.13:22,28,33). Разведчики, отправленные Моисеем в Ханаан, возвратившись, трепетали перед мощью и ростом «людей великорослых», в сравнении с которыми они сами казались «саранчой». Лишь Иисус Навин и Халев призывали не страшиться «этих великанов», уповая на Божью помощь (Чис.14:9). В ходе последующего завоевания Анакимы были истреблены, уцелев только в Газе, Гефе и Азоте (Нав.11:21-22).
Рефаимы представлены как древний доханаанский народ исполинов, населявший Заиорданье и Васанскую землю (Втор.2:11,20). Их легендарный царь Ог, «последний из Рефаимов», славился огромными размерами — его ложе достигало 9 локтей (Втор.3:11). Незадолго до прихода евреев Рефаимы потерпели поражение от аморреев (Втор.2:20-21), а при Иисусе Навине были окончательно сокрушены (Нав.13:12). Примечательно, что позднее термином «рефаим» стали обозначать теней умерших в Шеоле (Пс.87:11; Ис.14:9), вероятно, из-за их мнимого призрачно-исполинского облика.
Гибборим (Гебурим), «мужи силы», упоминаются как до, так и после ханаанского завоевания. В архаичных преданиях они выступают потомками «сынов Божьих» и «дочерей человеческих», «славными людьми», исполинами (Быт.6:4). С этими «людьми сильными» из укрепленных городов пришлось столкнуться в бою израильтянам (Втор.9:1-2). Но впоследствии наименование «гибборим» прилагается уже к еврейским воинам — соратникам Давида (2Цар.23:8), героям наподобие Самсона и Валаама. Здесь под исполинством понимается уже не столько физический рост, сколько беспримерная богатырская доблесть.
В последующей традиции иудаизма тема великанов получила дальнейшее развитие и приобрела новые грани. Таргумы, арамейские переводы-толкования Писания, рисуют исполинов уже не просто могучими воителями, но существами, бросающими вызов самому Небу. Так, в Таргуме Псевдо-Ионафана на книгу Бытия (6:4) подчеркивается, что «могучие» (гибборим) «восставали и совершали злодеяния пред Господом». В том же ключе звучит пассаж Таргума Неофити (на Быт.6:2), где великаны объявляют: «Не существует над нами суда и нет Судии».
Мидраши, раввинистические толкования Писания, сближают исполинов с падшими ангелами. Так, Берешит Рабба (26:7) повествует, что «нефилим были Шамхазаем и Азаэлем, которые пали (нафлу) с Неба». Они научили смертных колдовству и тем самым ввергли мир в грех. А популярный мидраш Пиркей де-Рабби Элиэзер (22) красочно живописует богоборческую дерзость исполинов: «Поколение Потопа кичилось и говорило: «Какой Он Всесильный, чтобы навести на нас потоп? Даже если наведет потоп, то лишь на свою землю. А что сделает нам? Поставим железные плиты и покроем их штукатуркой извне, так что вода не сможет просочиться…»»
Талмудическая литература добавляет к портрету великанов новые штрихи. Трактат Нидда (61а) сообщает о грандиозных размерах Ога Васанского, последнего из Рефаимов: «Его бедро было в тридцать локтей, а зуб — в десять (…) Он вырвал скалу в мил длиною, чтобы бросить в стан Израилев». Но доблесть Моисея превзошла мощь великана: «Моисей взял палицу в десять локтей длиной, подпрыгнул на десять локтей и ударил его по щиколотке». Здесь библейская история превращается в подлинный героический эпос.
Но встречается в Талмуде и символическая интерпретация великанов. Трактат Софрим (6:7) называет «потомками исполинов» ученых мужей, возвышающихся над толпой силой разума. А в Хагиге (12а) образ исполина метафорически прилагается к небесным светилам и Божественному Присутствию, наполняющим мироздание.
В каббалистических сочинениях исполины иногда отождествляются с демоническими силами — «клиппот», их разрушительной мощью и необузданной похотью (особенно в контексте толкования «сынов Божьих» и «дочерей человеческих» из Быт.6). Известный каббалист Йосеф Джикатилла в книге «Эмек а-Мелех» («Царская Долина») полагает, что «клиппот» произошли от «искр», упавших из высших божественных миров в момент космической катастрофы — «швират а-келим» («разбиения сосудов»). И теперь они противоборствуют гармонии творения, воздвигая «другую сторону» (ситра ахара) — царство зла, теневой антипод Божьего мира.
Но даже в каббале встречается и несколько иное понимание исполинов. Согласно комментарию Бааль Сулама (р. Йегуды Ашлага) к книге Зоар, исполины воплощают особые «высшие души», призванные исправить глубинные изъяны мироздания. Однако в своем стремлении они впали в грех, не сумев обуздать материальные влечения. Но изначальный замысел о них остается в силе — и величие их может быть восстановлено на новом уровне.
Так или иначе, древние предания об Анаким, Рефаим и Гибборим стали неотъемлемой частью богатейшего духовного наследия иудаизма. В многоликом образе ветхозаветных исполинов еврейская традиция прозревала одновременно первозданную мощь творения и трагедию богоборческой гордыни, ужас метафизического зла и надежду на итоговое торжество Божественного замысла. В них угадывалось и прообразовательное указание на грядущие судьбы Израиля, которому еще предстояло возмужать до «народа силы».
В этом свете мы можем по-новому взглянуть и на саму ткань библейского повествования с его переплетением истории и мифа, факта и символа. В нем проступают архетипические сюжеты и вневременные смыслы, обретающие плоть конкретного человеческого опыта. И сквозь этот опыт просвечивает вселенская мистерия возвращения творения к своему Источнику.
Осмысление феномена ветхозаветных исполинов подводит нас к целому ряду фундаментальных вопросов религиозного мировоззрения. Как соотносятся в замысле Творца изначальный дар богоподобной свободы и реальность человеческой греховности? В чем тайна взаимодействия трансцендентного и имманентного планов бытия? Каково место героического и демонического начал в общей «педагогике» священной истории? Размышляя над этими темами, мы прикасаемся к самому средоточию ветхозаветной керигмы с ее диалектикой Божественного снисхождения и человеческого дерзновения, неизбывного трагизма и эсхатологической надежды.
Неудивительно, что образ библейских великанов продолжает привлекать пристальное внимание и в современной религиозной мысли. В академических кругах ведутся дискуссии об историческом, археологическом и текстологическом базисе рассказов об Анаким, Рефаим и Гибборим. Одни исследователи усматривают в них отголоски реальных межплеменных конфликтов в древнем Ханаане, другие — проекцию архаических мифологем, третьи — сознательное литературное конструирование для выражения богословских идей. Но при всем разнообразии подходов большинство ученых единодушны: мотив исполинов играет ключевую роль в композиции Ветхого Завета и раскрытии его теологической проблематики.
В то же время образы великанов нередко становятся материалом для построений на грани научного и эзотерического дискурса. Их связывают с мифами о потерянных допотопных цивилизациях, соотносят с поисками «недостающего звена» эволюции, наделяют оккультными способностями и знаниями. Всевозможные «альтернативные археологи» регулярно заявляют об обнаружении ими скелетов и артефактов исполинов, якобы игнорируемых «официальной наукой». Подобные фантазии получают широкое распространение благодаря Интернету и желтой прессе. На их фоне трезвая академическая экзегеза библейских рассказов выглядит куда менее увлекательно для широкой публики.
Приходится признать, что не обходит тема великанов и современную христианскую апологетику и публицистику. Порой в полемическом задоре авторы выдают легенды об Анаким и Рефаим за буквальную историческую истину, усматривают в них доказательства креационизма, спекулируют об их возможной связи с НЛО и демонологией. К сожалению, такой подход, направленный на сиюминутный миссионерский эффект, способен лишь дискредитировать серьезный разговор о смысловых глубинах Писания.
Думается, здесь необходима взвешенная позиция, не отметающая древние предания как досужие выдумки, но и не впадающая в поверхностный сенсационизм. Библейские рассказы о великанах — плод не буквалистского «протоколирования» неких событий, но богодухновенного осмысления человеческого бытия перед лицом Творца. Адекватное постижение этих смыслов требует и научной добросовестности, и духовной чуткости, умения распознавать вечное в одеждах преходящего. Только так за внешней тканью повествования нам может приоткрыться его мистическая глубина.
Ибо история Анаким, Рефаим и Гибборим — это в конечном счете история самого человечества, колеблющегося между самообожествлением и служением Всевышнему, бунтом и смирением, гордыней и покаянием. В мифопоэтическом пространстве Библии трагедия древних исполинов становится притчей о величии и ничтожестве человека, созданного «по образу и подобию» и призванного превозмочь в себе ветхую природу. Каждый из нас неизбежно оказывается перед выбором: стать ли «сверхчеловеком» — или же богочеловеком, бунтарем-одиночкой — или частью народа Божьего.
Быть может, именно сейчас, в эпоху глобальных кризисов и искушений сверхчеловечеством, библейская притча о великанах обретает пугающе актуальное звучание. Сохранит ли человек образ Божий и верность своему призванию — или низвергнется в богоборческий хаос, подчинившись собственному «превосходству»? История Анаким, Рефаим и Гибборим напоминает нам: тупиковый путь самообожения ведет лишь к саморазрушению. Только солидарность со своим Создателем наделяет человека подлинным величием — и делает соработником замысла о мире.
Пусть же эти древние образы послужат не поводом для дешевых сенсаций, но приглашением к трезвению и ответственности, напоминанием о нашем месте в замысле Творца. Пусть они вдохновят нас не на гордыню, но на трепет перед Священным, не на бунт, но на верность. И тогда, быть может, мы сумеем обрести то истинное богатырство духа, что позволяет не превозноситься, но служить, не разрушать, но созидать.
Ибо загадка исполинов — в конечном счете загадка о нас самих. О наших безднах и высотах, о нашей способности уподобляться Создателю — или же губительно мнить себя «богами». В притче об Анаким, Рефаим и Гибборим библейский гений прозрел зерно вселенской мистерии — борения Божьего духа с косной материей, извечной тяжбы неба и преисподней в самом средоточии творения.
Вслушиваясь в эту притчу, мы учимся различать в сумятице истории поступь Провидения, узнавать в собственных взлетах и падениях отсветы вышнего Промысла. И мужаем в уповании, что финал священной драмы предрешен от века — дерзость Вавилонской башни рассыплется прахом, воинство Гога и Магога будет повержено, и «будет Б-г всё во всём». Лишь так оправдываются дерзновенные притязания богоподобия — не как самообожение, но как предстояние и служение.
Это и есть глубинный урок ветхозаветных сказаний, обращенный из седой древности к нашим смутным временам. Урок о величии, проистекающем из почитания Всевышнего, о силе, черпаемой из солидарности с Его волей. Урок о мире как поприще не своеволия, но синергии божественного и человеческого, не хаоса, но гармонии.
И если сегодня мы вновь оказываемся перед призраками довременного титанизма — будь то в обличье генной инженерии, трансгуманизма или геополитических амбиций — то вспомним этот урок. Вспомним, сколь тщетна фронда против Небес, сколь обманчив путь самообожения. Вспомним — и в который раз изберем участь не исполина, но богочеловека, не гордеца, но «служителя Сущего».
Так ветхозаветная притча станет для нас школой духовного взросления и трезвения. Напоминанием, что лишь в сознательном предстоянии перед Творцом раскрывается полнота человеческого призвания. И тогда из-под обломков низвергнутых кумиров перед нами воссияет Вышний Иерусалим — «Город Мира», простертый от земли до неба.
К нему и зовет нас неустанно Священное Писание со страниц рассказов об Анаким, Рефаим и Гибборим — исполинах былых времен, оставшихся величественным памятником тщете богоборства. Памятником — и предостережением нам, дерзающим «быть как боги». Памятником — и маяком на извилистых путях богочеловечества.
